— Ты что-то совсем приуныла, рыжая, — чернокожая южанка уселась рядом и, толкнув меня локтем в бок, протянула не распакованный ланч-бокс с едой. — Чего не ешь? Завтрак еще час назад принесли. Понюхай… м-м-м… вкусно ведь пахнет. На держи.

— Спасибо, — я с благодарностью посмотрела на магичку, которая, как и Ксения, не производила впечатление заядлой уголовницы. В чем интересно ее обвиняют? — Просто… — я со вздохом отложила ланч-бокс, — ничего не хочется, понимаешь? Наверное, голод накатит позже, — как это обычно и бывает, когда сходит апатия, — а сейчас от любых запахов тошнит.

Из дальнего конца камеры хмыкнул Зак.

— Вот везет же тебе, блин! — с набитым ртом проговорил он. — Я каждый день просыпаюсь и жрать хочу, как медведь, а нам эти паршивые сосиски подсовывают и горох недоконсервированный. — Парень брезгливо поковырялся пластиковой вилкой у себя в контейнере. — Кажется, у него срок годности вышел сотню лет назад. Что это за пупырки на горошинах?

Я приоткрыла ланч-бокс. Действительно — две переваренные сосиски и сомнительный консервированный горошек. Мд-а… я лучше поголодаю денек-другой.

— Хочешь? — я показала Заку на свой контейнер. — Я просто не люблю… горох.

— Смотрите, какая неженка нарисовалась! — Майя подхватила принесенный южанкой контейнер и, проигнорировав мое возмущенное: «з-з-э?», подцепила горошину и отправила ее себе в рот. — В Обители небось все бы схавала, а тут выпендриваться начала. Может, тебя наша компания не устраивает? Ну, конечно, кроме Зака, — она коварно усмехнулась и, наклонив голову, сморщила носик. — Ты его прям глазами раздеваешь.

— Прости? — я поперхнулась от ее слов. — Кого я раздеваю?

— Зака! Все видят, как ты на него смотришь.

Я остолбенело открыла рот. Какой к черту Зак? Единственного человека, которого бы я раздела глазами, сейчас здесь нет, и вообще, я запретила себе думать про Леннера, поэтому никого я раздевать не хочу!

— Ты это серьезно? — отойдя от шока, я перевела взгляд на жующего парня с дредами — Прости, Зак, но ты не в моем вкусе.

Зак равнодушно пожал плечами.

— Да ничего, — прочавкал он, откусив половину сосиски, — мне тоже нравятся девушки… другого типа.

— Красивые и стройные? — промурлыкала Майя, вешаясь ему на шею.

Я не сдержалась:

— Самовлюбленные и легкомысленные.

Южанка, сидящая рядом, прыснула от смеха.

— Лживые и лицемерные, — добавила она. — А еще легкодоступные, на каждого стража здесь вешается. Доиграется. Либо Зак ее убьет, либо стражи.

— О чем это вы? — Майя обернулась, прерывая наши тихие перешептывания. — Меня обсуждаете?

Она нахмурилась и, заметив на наших лицах подрагивающие улыбки, чуть не захлебнулась своим собственным ядом.

— Два фрика! Одна чернокожая, другая шизанутая! Решили сплотиться против меня?

— Тебя это удивит, Майя, — спустила ее с небес я, — но ты не центр нашей вселенной.

— Зато ты центр вселенной Зака, — тут же поддержала меня южанка. — Да, Зак? В твоей вселенной есть место для Майи?

— Угу, — он что-то нечленораздельно пробормотал, доедая горошек из моего контейнера. — У меня для нее есть не только центр.

— Ага-ага. А не хочешь стать моим центром, Майя? — ядовито осведомился наркоман, до этого молча наблюдающий за всеми из-под глубокого капюшона. — Уверен, что мой член ничуть не хуже, чем у капитана Лесли.

Что за капитан Лесли?

— Иди к черту, Мойлер! — огрызнулся Зак, защищая свою девушку, которая швырнула в нелюдимого парня пустым контейнером. — И пасть свою закрой, чтобы тебе прям щас не наваляли.

Не имея желания слушать, а уж тем более участвовать в словесной перепалке, я повернулась к южанке, которая с каким-то нездоровым злорадством проследила, как Мойлер не выдержал и одним ударом прижал Зака к земле.

— Ты в порядке? — поймав на себе мой непродолжительный взгляд, обеспокоенно спросила южанка. — Бледная ты какая-то. Голова не кружится? Второй день ничего не ешь.

Я невесело улыбнулась такой заботе.

— Что ты делаешь в исправительном центре? — вместо ответа я вопросительно осмотрела южанку. Не похожа ни на мошенницу, ни на карманницу. Неужели просрочила столичный налог? — Прости за такой вопрос, и если не хочешь, не отвечай.

— А ты? — она подозрительно прищурилась. — Ответишь на этот же вопрос?

— Хорошо, но ты первая.

— Ладно, — она беспечно махнула рукой. — Я обхамила стража. Представляешь, этот урод подрезал мою машину! Кто здесь виноват? Я просто не выдержала и все ему высказала. К тому же я не знала, что за рулем страж. По машине так и не скажешь… он же на лобовом стекле этого не написал.

— И все? — не поняла я. — Нет такого закона в регламенте. За оскорбления стражей максимум, что грозит — это пятнадцать суток в изоляторе, ну, или баснословный штраф, тут уж кому как повезет. Тебя за это осудили? За оскорбление стража?

— За неподобающее обращение к представителю конгресса.

— Какой конгресс? — я окончательно запуталась. — Стражи относятся к представителям власти, а не конгресса.

Увидев мое недоверчивое выражение лица, южанка скривилась.

— Ах да, точно! А не подскажешь, сколько дают за оскорбление капитанов стражей, мисс Всезнайка?

— Ночной или дневной стражи?

— Да хрен их разберет. Я, знаешь ли, не спрашивала. И вообще я не ожидала, что из этого внедорожника выйдет страж! У них разве патрульных машин нет?

— Черный внедорожник? — спросила я. Южанка кивнула. — Господи… — я зажмурилась и невольно расхохоталась. — Дай мне, пожалуйста, сил!

Много ли капитанов стражей разъезжают на внедорожниках? Причем черных! На моей памяти всего один.

— Эй? — возмутилась магичка. — Ты чего ржешь? Рассказывай теперь, за что тебя упекли в Обитель.

— За убийство.

— Не прикалывайся, давай серьезно.

— Серьезней некуда. Я, конечно, добавлю, что я не виновата и все такое, но разве ты поверишь?

— Я вот что тебе скажу, рыжуха, даже в исправительный центр попадают невиновные. Взгляни на Ксению. Что она сделала? Ну не выплатила она этот налог, ну выгоните вы ее из столицы, зачем сажать девчонку на два месяца и сразу к таким, как Зак с Майей. Они с исправительных работ пожизненно не вылезают. Скандалы, грабежи, дебоширство, угон автомобилей, нарушение административного порядка, мошенничество — это только начало букета.

Я незаметно покосилась на неестественно худющую, беззащитную блондинку чуть пониже меня ростом, лет семнадцати-восемнадцати, которая со вчерашнего вечера жалась к прутьям и безостановочно всхлипывала, стараясь сдерживать слезы, чтобы не нарваться на гнев сокамерников. Выглядела она при этом несчастной и какой-то потерянной.

— Со мной сидела такая же, — спустя некоторое время снова заговорила южанка. — Эми или Эмили. Я, если честно, уже не помню, как ее звали. Провела в центре ровно два месяца, а потом попросила у меня джинсы, сказала, что свои она на стройке замарала. Ну я и дала. А что? Мне не жалко. — Магичка сокрушенно вздохнула. — Кто же знал, что она на ремне повесится? Вот дура-то. Столичный налог просрочила на семь месяцев, шесть из которых она скрывалась в какой-то глуши подальше от Нерона.

— Какой у нее был резерв? — не могла не спросить. Хотя ответ и так был очевиден.

— Четырнадцатый вроде. А что?

— Да так, — я мотнула головой. — Ничего, забудь.

Весь день прошел в бессмысленном хождении по камере. Уже наученная горьким опытом, я решила отказаться от минералки со снотворным. На ужин съела зеленое яблоко и, пересилив себя, поклевала недоваренный рис.

Пережив еще одну ночь, полную кошмаров, я с сожалением отметила, что реальность ничуть не лучше снов. Одно радует — я не в Обители. Пока что не в Обители. В изоляторе стражи появляются крайне редко, всего три раза в день, и то только для того, чтобы принести еду и забрать пустые контейнеры. Возможно, обстановка вокруг была бы куда лучше, если бы не компания заядлых преступников, которая собралась вместе в одной узкой камере. Ксения и южанка вызывали у меня нечто сродни уважения, если такое громкое слово как «уважение!» применимо к ситуации, в которой мы все оказались. А вот остальные… я невольно ловила себя на мысли, что наблюдаю за ними и боюсь засыпать, когда кто-то из парней бодрствует. Особый ужас вызывал молчаливый наркоман, который вовсе не наркоман, а Мойлер, но это прозвище так сильно ему подходило, что я не могла от него отделаться. И Майя… у меня зубы сводило от ее писклявого голоса. Она каждый день старалась меня чем-то поддеть, прощупать самые болезненные темы, чтобы уколоть посильнее, словно я ей жизнь испортила одним своим существованием. Аза мое полнейшее безразличие к ее выпадам магичка только сильнее бесилась и всеми силами пыталась настроить парней против меня. Ее, конечно, никто не слушал, но это все равно дико раздражало. На третий день я не выдержала, и когда за завтраком она в очередной раз назвала меня «фриком», я молча встала и вывалила ей на голову содержимое своего контейнера — макароны и одну пережаренную котлетку, сальный отпечаток которой остался на ее бирюзовой блузке.